в чём не бывало снова отправилась в путь, неуклюже заковыляла. Куда? Да разве сама она знала? Куда-нибудь! Ведь когда-то жила она без людей, проживёт и теперь… И зачем они ей?!
Когда Серёжа вернулся к луковой грядке, черепахи на ней не было.
Он искал её под широкими листьями лопуха, в траве, у дороги. Заглядывал под каждый куст, смотрел в канаве возле забора — её нигде не было.
Вернулся с работы Фёдор Григорьевич, и они продолжали поиски вместе.
Становилось прохладнее, солнце уже заходило за дальний зубчатый лес — черепахи всё не было.
Нашли её совершенно случайно: за огородом, в саду. Намотав на себя длинную траву, она спала в ней, будто в копёшке сена — её бы и не заметить, если бы Серёжа не споткнулся об эту копёшку.
Теперь он её ни за что не отпустит одну!
В сарае стояли ненужные старые доски, и в тот же вечер Фёдор Григорьевич с Серёжей сколотили из этих досок ящик без дна — загончик для черепахи: чтобы не убежала, но могла в нём гулять и жить. Поставили возле крыльца, среди зелёной травы и жёлтых одуванчиков. И она ночевала в нём эту ночь.
Снились ей нескончаемые поля нежной, сочной травы, снилось солнце, расплывшееся по всему небу, снились черепахи, черепахи, черепахи… Люди не снились, и вообще ничего плохого не снилось — всё только самое лучшее. Проснувшись утром шестого дня, она не могла сначала понять, где она очутилась. Но потом вспомнила всё, что произошло с ней за эти пять дней, и с ещё большей настойчивостью принялась выкарабкиваться на волю.
Но кругом были стены из досок, слишком высокие для неё. А там, дальше, кто-то ходил, кричал хриплым голосом: «Укро-оп-мал-ла-коо!..», кто-то тяжело протопал возле ящика. Мальчик Серёжа заботливо принёс молоко и поставил блюдце в загончик: «Пей, черепаха…»
Ну чем ей было здесь плохо, среди людей, в этом ящике, в котором теперь предстояла ей долгая жизнь?! А?
Потому что они красивые
Кто не любит цветов — они такие красивые!
Вот нежные незабудки;
вот голубой колокольчик;
вот молодой одуванчик, похожий на золотистое солнце;
а это — львиный зев, похожий на пасть свирепого зверя, но совсем не страшный.
А что такое бабочки? Оказывается, это цветы, которые умеют летать! Я узнал об этом от мальчика Севы, когда мы с ним гуляли по лесу. Вдруг он заметил что-то интересное посреди поляны, остановился и подозвал меня шёпотом:
— Погляди: он цветок, а притворился, что бабочка. Какой хитрый!
— Зачем притворился? — спросил я как можно тише. Будто можно спугнуть цветок.
— Как ты не понимаешь: он же хочет, чтобы мы его не срывали!..
И мы не стали его трогать: пусть растёт!
Так часто бывает, цветы притворяются бабочками, а бабочки — цветами.
Мы думали, это бабочка, а оказалось — цветок. Думали, что цветок, а он вдруг вспорхнул и улетел… Только зелёная травинка качнулась — поклонилась вслед своему «живому цветку», будто с ним попрощалась.
— Наверно, бабочка спасалась здесь от какой-нибудь хищной птицы, — сказал Сева. — Ведь птицы цветов не клюют…
— Или она хотела познакомиться с мохнатой пчелой, которая пролетала мимо, — сказал я. — Пчела подумает, что это цветок и что он сладкий… И станет кружиться возле…
— А что дальше?
— И они познакомятся, будут летать вместе, будут дружить…
— Нет, — сказал Сева, — пчела собирает мёд, ей некогда. А бабочки просто летают.
— Вовсе не просто: у каждой из них спереди есть тонкая трубочка-хоботок, бывает, не толще волоса. Когда бабочка летит, она сворачивает хоботок, как пружинку в часах, чтобы не мешал. А когда опускается на цветок, вытягивает и пьёт через него сладкий сок-нектар. Как будто через соломинку.
— Значит, бабочки только мешают пчёлам?
— Ничего не мешают! — сказал я сердито. — Разве мало цветов на свете? Всем хватает! Бабочки, если хочешь знать, тоже переносят пыльцу — с одного цветка на другой. И от этого в цветах зарождаются семена. А из семян вырастают новые цветы…
— А почему ты рассердился? — спросил меня Сева, которому очень не нравилось, когда с ним так говорили. — Ты на меня рассердился?
— Нет, — сказал я, немного смутившись. Ведь я — взрослый, большой, а взрослым стыдно обижать тех, кто слабее и меньше. И я постарался загладить свою вину: — Просто мне показалось… я вдруг испугался… даже не знаю, как тебе это объяснить…
— Объясни так, как есть, — попросил Сева. — Я пойму…
— Хорошо.
И я рассказал ему об одном человеке, которого когда-то знал.
— Я вдруг вспомнил об этом человеке, об одном своём знакомом. Он тоже всегда про всё спрашивал, а вернее сказать, задавал вопросы: на каждый вопрос он заранее приготовил ответ. И считал эти ответы самыми правильными.
— Для чего же он спрашивал, если всё знал?
— Очень просто: он считал, что все люди должны думать точно так же, как он, не иначе. «Для чего нам нужны деревья?» — задавал он вопрос. И сам отвечал: «Чтобы делать из них дрова». — «А для чего нужны коровы?» — «Чтобы брать у них молоко».
Однажды он увидел бабочку и удивился: «Для чего нужны бабочки?» И не смог ничего ответить. Тогда он сказал: «Они летают ни для чего и только мешают мне отвечать на вопросы. Это значит, — произнёс он решительно, — что бабочки не нужны». И с тех пор перестал замечать их, будто бабочек вовсе не существовало на свете. Так же, как в своё время перестал замечать цветы…
— Прости, пожалуйста, — попросил я Севу, — но когда ты сказал, что бабочки только мешают пчёлам, я вдруг вспомнил этого человека. Это я на него, а не на тебя рассердился…
— Нет, я всегда понимал, почему нужны бабочки, — помолчав, сказал Сева. — Потому что они красивые…
Когда мне было пять лет, мне подарили сачок. Чтобы я мог ловить бабочек.
Вот поймаю, и будет у меня своя бабочка. Захочу — даже две или три. Посажу в стеклянную банку из-под варенья или в спичечную коробку…
Я гонялся за ней целый час, пыхтел и хлопал сачком изо всех сил по ромашкам и кашкам. Но она каждый раз успевала меня опередить. Она взлетала и садилась на другой цветок, будто играла со мной в пятнашки. А я не играл с ней и не шутил. Ведь у меня был настоящий сачок для ловли бабочек. А она была
